Глава 1. Парень с улицы (часть первая)
"Антонио, следи за дорогой. Папа приедет на новой большой машине", - кричит мой брат Джанлука.
"Мама мия, какая она красивая! Такая голубая, хромированная… Солнечные лучи отражаются от нее и возвращаются назад", - говорю я своей маме с горящими от радости глазами. Папа Козимо, для друзей Козимино – за рулем сверкающего Fiat 131. Его новенькое приобретение, он сдает авто напрокат. Каждый раз, когда отец приезжает на новой машине, у нас дома праздник. Но обычно это маленькие автомобили. В конце 60-х у людей мало денег, а малолитражки требуют меньше бензина. Но те, кто хочет пожениться, просят у моего отца кое-что получше.
"Козимино, день свадьбы – особенный, нам нужна особенная машина. Ну что мы будем делать с Fiat 600?". И Козимино обеспечивает праздник. Вот поэтому сегодня он на 131-м.
Когда он подъезжает к дому совсем близко, то машет нам из окна левой рукой и жестом приглашает "на борт".
"Покатаемся, вам тоже нужно ее опробовать".
Все соседи собрались во дворе, обступили машину, словно это главная звезда какого-то большого события. Все трогают ее, заглядывают внутрь, чтобы увидеть комплектующие.
"Вы видели такие сидения?
"Красивая, очень красивая". Изумление переходит из уст в уста.
Но Козимино торопится: "Ребята, дайте сесть моей семье и мы поедем". Нет, это не будет тур по городу, всего лишь кружок по кварталу. Иначе мы используем слишком много бензина.
"Папа, быстрее!" - мы с братом хотим проверить, насколько мощный у автомобиля мотор. Козимино машет головой: "Ребята, спокойно. Мы же не собираемся сразу ее разбить. Она новая и нужна мне для свадеб".
На виа Казанелло, в Лечче, которая сейчас называется виа Парини, прошли годы моего детства. Я помню все и всех: цвет дома, лица моих друзей, мою тетю Терезу – сестру матери, мою бабушку. И моих двух братьев: Джанлуку, который на три года младше меня и сейчас изучает соперников моей команды, и Даниэле, самого младшего, которого я взял с собой в Турин, когда ему было 16 лет и он пытался стать футболистом. Сейчас ему 31, он работает в банке и помогает мне с финансовыми аспектами моей профессии.
На первом этаже хозяйкой была тетя Тереза. У моей мамы Ады была маленькая комната, где она шила. Она была очень хороша в этом, особенно ей удавались свадебные наряды. Мы жили на втором этаже, но всегда спускались ниже, потому что там работала мама.
В моей семье не придавали значения деньгам, хоть их и было мало. Но мы ни в чем не нуждались. Когда я вырастал из одежды, ее донашивал Джанлука, а потом – Даниэле. Мы не переодевались днями, надевали что-то в понедельник и ходили в этом до воскресенья. Дети, постоянно пропадали на улице, были грязными и потными, часто рвали одежду. Не проблема. Моя мама шила и штопала, а каждый вечер нас ждал знаменитая ванна в каменном резервуаре.
"Давайте, мальчики, домой!" - сигнал, который мы знали на память. Перед тем, как лечь в кровать, мы клали пижамы на старую печку, потому что в доме было очень холодно. И, конечно, пижамы регулярно загорались, ведь мы не успевали вовремя убрать их от огня. Но мы все рано их надевали, чтобы мама не кричала. Черные пятна на пижаме – это очень весело. До тех пор, пока на тебя не обрушился гнев мамы, которая заметила, что случилось.
"Неблагодарные, что вы наделали?", - кричала она. За этим следовал классический набор шлепков по заду и оплеух, затем в ход шли деревянная ложка и выбивалка для одежды. В общем, если мы что-то вытворяли, то она гонялась за нами по всему дому.
"Я больше не могу, у меня уже руки болят", - говорила мама. Последняя стадия – угроза рассказать обо всем Козимино. Когда это случалось, вечер почти всегда проходил одинаково.
Я каждый день с кем-то дрался: много времени проводил на улице, а там это неизбежно. Но маму Аду не проведешь – если она меня не засекала, то кто-то из друзей семьи обязательно являлся с доносом: "Твой сын участвовал в драке, вразумите его ради Бога". К тому же, сложно было отрицать что-то – я часто приходил домой с отчетливо заметными последствиями потасовок.
"Что с тобой случилось? Что это за царапины на шее и лице?".
Мама требовала объяснений, и, когда выяснялось, что я вру, рассказывала обо всем папе. Он приходил в бешенство. С семи до девяти вечера (в это время возвращался домой отец) я умолял ее ничего ему не говорить. Я использовал все свое мастерство убеждения, обещал что угодно. Ее тумаки меня не слишком беспокоили, но разозлившегося отца я очень боялся.
"Мама, я больше не буду, поверь мне". Я падал на колени, но она была непреклонна: "Да, конечно, ты уже это говорил. Я тебе не верю".
У меня не было много времени, чтобы подумать о стратегии. Я быстро ел и бежал в спальню, надеясь, что папа подумает, будто я сплю. Осмелится ли он меня разбудить? Очень вероятно, но это единственное решение, которое приходило мне в голову. Я стоял у двери, прислонив к ней ухо, и слушал, что делает мама. Она говорила подробно, скрупулезно, не делая мне скидок. Так умеют только матери, когда они приходят в ярость и переживают одновременно. Я рисковал не выйти сухим из воды. Из-за приоткрытой двери я видел, как отец приближается. Вот он заходит в комнату, включает свет, отбрасывает в сторону одеяло. Я не пытаюсь бежать – будет только хуже. А если он разозлится еще больше? Тактика всегда работает. Отец спрашивает, не хочу ли я "отведать" ремня. Я не двигаюсь, не говорю, и через некоторое время тронутый Козимино уходит, повторяя: "В следующий раз, ты у меня получишь".
Без правил, установленных моими родителями, расти на улице было бы опасно. До двенадцати лет я проводил там очень много времени. Улица была нашим домом. Моим и моих друзей. Машин было мало, мы играли в футбол с утра до вечера. Нашли деревья вместо ворот – и можно начинать. Изредка показывался автомобиль, и кто-то предупреждал: "Стоп! Едет машина". Со мной всегда были Франческо и Бетта, дети наших соседей. Ческо – идеальный, ведь он единственный, кому нравится стоять в воротах. Бетта – очень симпатичная, ей нравилось больше играть с мальчиками, чем с другими девочками. Однажды мы посмотрели друг другу в глаза и обменялись поцелуйчиками. Ласково и бесхитростно, как это бывает у детей, которым по восемь лет.
Когда мы гуляли в окрестностях дома, то наслаждались своей неприкосновенностью. У всех семей в округе не было денег, но никто не капризничал. Нас растили жестко, строго, по очереди присматривали за детворой – мы никогда не чувствовали, что одни.
Улица – не только наше футбольное поле, но и наш теннисный корт. Иногда, для разнообразия мы проводили мелом на асфальте белую линию. Я был Боргом, мой друг – Макинроем, пусть мы с трудом и держали в руках ракетки. Каждый день мы придумывали что-то новое. Загоняли шары в ямки, играли в карты, шелестели газетами. Бывало, отправлялись искать бутылочные пробки, которые коллекционировали.
Игры значили для меня многое, но не все. Наверное, странно выглядит пятилетний ребенок, который плачет, стучит ногами и кричит: "Мама, я хочу в школу, я не могу больше ждать". Я доставал ее днями, прежде чем мама начала подыскивать для меня место. Согласились только в институте исторического центра, "Де Амичис, в квартале Кьеза Грека. Из ста детей девяносто тут были нахальными сорвиголовами. Мама просила меня быть очень осторожным. Я не боялся, но поначалу было действительно сложно. Мои одноклассники носили с собой не тетрадки, а складные ножи. Они бросали вызов тем, кто старше, хотели показать, что они круче. Синьора Туркьюли, наша учительница, делала все возможное, но постоянно переживала. В этой школе не было места для женщины, которая хотела учить детей чему-то. Она была скорее социальным работником, учитывая обстановку. Однажды Туркьюли отругала Чезаре, моего одноклассника. И что он сделал? Взял парту и выкинул ее из окна! Если бы кто-то проходил мимо, в живых он бы не остался.
В "Де Амичис" я очень мало учился. В какой-то момент пошел к маме и сказал: "Я должен перейти в другую школу. В этой я ничему не научусь. И это не вина нашей учительницы…". Ситуация была такой напряженной, что многих детей родители забирали прямо под школой, чтобы с ними не случилось чего-то по дороге домой. Как-то, находясь в классе, мы слышали звуки выстрелов совсем рядом со зданием – это была полицейская облава.
Я выдержал несколько лет, но потом мама все-таки убедилась, что атмосфера там не из лучших. Она поняла, что я был прав, когда хотел уйти, и записала меня в "Чезаре Баттисти", простую школу в спокойном квартале. Это была настоящая травма. Новые одноклассники, новая учительница, новое все. Я тогда был в пятом классе. Преподавательница рассказывала нам про грамматический анализ: определенный мужской артикль… "Ненавижу это, что за чепуха? В старой школе мы не учили никакую грамматику…". Учительница подумала, что я не делал задания, но я действительно не понимал, о чем речь. С языком у меня всегда были проблемы. Однажды нам дали тему для сочинений на дом – "Идеальные каникулы". Меня заставили переписывать его десять раз. Учительница очень злилась, потому что, описывая кресла лайнера, о котором я рассказывал, я использовал несуществующие слова из рекламы Fiat Uno и никак не мог понять, что же не так. В общем, мне было очень сложно. Оценка "почти удовлетворительно" была праздником, ведь, как правило, я колебался между "средне" и "хуже, чем средне". За год в новой школе мне пришлось пройти программу пяти.
Мне с трудом удалось сдать экзамен, и я поступил в среднюю школу "Квинт Эннио". Там я принял участие в Играх молодости и стал призером во всех дисциплинах. Соревнования проводились на стадионе, где, как правило, организовывались гонки лошадей. Перед стартом кросса учитель физкультуры дал нам совет: "Не будьте дураками. Если рванете сразу на большой скорости, не добежите до финиша". Я полетел, как молния, после двух кругов блевал, потому что утром хорошо поел. Едва не умер, но все равно стал первым.
Три года в средней школе были чудесным временем, ключевым опытом, который с тех пор всегда со мной – в сердце, в душе, в голове. Если у тебя хорошее образование, то ты сможешь различить хорошее и плохое, а иначе тебе конец. И я могу с уверенностью сказать, что получил хорошее образование и избежал глупых ошибок, которые не смог бы исправить.
И, конечно, я играл в футбол. Я был частью команды Ювентина Лечче, президентом клуба был мой отец. Хотя не только президентом – он делал все. Название команды, кажется, предвещало мое будущее. И не только оно. Когда мне было десять лет, я принял участие в конкурсе газеты "Нарисуй любимого футболиста". Я выбрал Роберто Беттегу.
Мы тренировались на старом стадионе Карло Пранцо. Тут же занимались ребята из других команд: Грасси Лечче, Про Патрия, Мек. Множество людей, и многие далеко не святые. Когда я тренировался, то всегда смотрел по сторонам. Приходил только в старых штанах, новые не надевал никогда. Случалось, что кто-то хотел пощеголять только купленной футболкой, и в конце тренировки был вынужден возвращаться домой без нее. У тебя есть мопед? Лучше не говори никому об этом. Новый велосипед? Оставь его дома. Сколько раз мои друзья звонили родителям: "Я иду пешком, велик украли"!". Сложная обстановка. Иногда во время матчей или тренировкой мистер кричал на ребят, которые не хотели работать. И как они реагировали? Спорили и ругались…
Единственным, кому они подчинялись, был мой отец.
