Глава 3. Крылья свободы
Контролер прошел в другой вагон. Я могу выходить. Сколько раз я ездил, закрывшись в туалете, потому-то у меня не было билета или денег на него? Нужно было считать, включили бы эту цифру в мою статистику. Отбитые пенальти, пропущенные голы, сейвы, поездки без билета.
Мы снова возвращаемся в купе: я и три моих друга, Морелло, Феррарини и Маньяни. Опасность миновала. И тут, неожиданно, двери открываются. Пфиууууу. Но это не контролер, а парень с девушкой. Симпатичные. Мы едем из Рима в Парму. Начинаем говорить, и они спрашивают, футболисты ли мы. Мы рассказываем, что возвращаемся с чемпионата Европы U-15 в Турции. Глаза парня зажигаются.
"Да, я читал в газете, была статья… Очень хорошо отзывались о вратарем. Как его зовут?.. Кажется, Буффон".
"Это я".
Стоит жаркий майский день 1993-го года, и я впервые чувствую себя известным. Испытываю гордость, и понимаю, что что-то изменилось, что-то новое произошло в моей жизни. И путь к этому был непростым.
Два года назад я попрощался с родителями, помахав им из окна автобуса. Меня переполняли эмоции, когда начались тренировки вратарей. Я стоял в воротах всего год, не обладал отработанной техникой. Немного боялся. Все было новым, от футбола до повседневной жизни.
Я уехал от семьи, из дома, чтобы учиться в интернате. Он носил имя Марии Луиджи и находился прямо перед Эннио Тардини, стадионом Пармы. В первый день меня поселили вместе с Андреа Тальяпьетрой, Стивом Балланти, с которым мы дружим до сих пор, и Антонио Вентурини. С Антонио мы жили два месяца, потом он вернулся домой. Слишком скучал по семье.
Я тоже поначалу не был доволен. Само слово "интернат" не настраивает на позитивный лад. Но со временем я начал любить его, потому что почувствовал себя "институционализированным". Это слово запомнилось мне из прекрасного фильма "Крылья свободы", в котором рассказывается история, происходящая в тюрьме. Совсем другое дело, конечно, но даже в условиях намного хуже, чем в интернате, где установлены жесткие рамки, можно научиться соблюдать их и чувствовать себя в своей тарелке.
В интернате ты встречаешь много людей, у которых серьезные проблемы, они могут разрушить веру в самое светлое. У многих ребят отцы сидели в тюрьме. Кое-кто приторговывал чем-то, курил или даже хуже. Некоторые строили из себя хулиганов, но со мной им никогда не везло. Они хотели командовать, раздавать приказы, чтобы показать свое превосходство, потому что не были уверены в себе и пытались унизить кого-то. Но я уже был высоким и крупным, пусть и мягким по характеру. Я пытался со всеми быть в хороших отношениях и никогда не становился на сторону тех, кто обижал других. А если кто-то пытался наехать на меня, то у него не возникало даже мысли повторить это еще раз.
Мы были одного возраста, и от каждого года жизни я брал все. Хочу сказать, что были и подростковые шалости: например, в 14 лет я попробовал курить (сейчас это может показаться чепухой, но только потому, что мы привыкли к самым плохим привычкам), тусовался с теми, кто крутил косяки. Возможно тогда, много лет назад, даже сделал несколько затяжек. Но никогда не попадался на антидопинговых проверках… еще и потому, что в молодежном чемпионате их не бывает.
Интернат — это школа жизни. Не неприятный опыт, но место, которое учит избегать неприятностей. В нем ты понимаешь, насколько важно образование, которое ты получил. Если я и делал глупости, то никогда их не повторял.
Иногда у меня перед глазами пробегает калейдоскоп лиц, ребят, которых я встретил на своем пути. Людей, которым не удалось стать футболистами, но они провели там, со мной, четыре года или пять. Они сейчас занимаются чем-то совсем другим, работают на солидных работах, но мечта, которой они посвятили себя, так и не сбылась.
В итоге я всегда прихожу к одному выводу: все, что у меня есть, я добыл благодаря жертвам, на которые пошел раньше, а не благодаря тому, что делаю сейчас.
Жизнь мчалась вперед. Подъем, завтрак, обед в 13:00, автобус на тренировку в 13:45. Я ел очень быстро. День за днем, одно и тоже — свободны только два часа в субботу и воскресенье. Тогда я мог пойти на стадион и посмотреть домашний матч Пармы.
Девушки? Куда там. Была одна в школе, но не хватило времени. Такая у меня жизнь. Жизнь, где граница между зрелостью и незрелостью хрупкая, где провала можно избежать благодаря маленькому эпизоду.
Мы играли в провинциальном чемпионате, который не требовал особых усилий. Нашими соперниками были команды церковных приходов. Шанса показать себя не было. В феврале — товарищеский матч, тест. Встреча, которая нужна, чтобы попробовать новых игроков, как те, которые проводились, когда Парма смотрела меня. На просмотр приехал вратарь моего возраста, присутствовали тренеры и руководство. Я решил повыделываться, показать, что у меня нет конкурентов, и пропустил дурацкий гол.
На выходе с поля меня остановил Фабрицио Ларини, тренер молодежной команды.
"Попробуй изменить свое отношение, иначе поедешь домой".
Это было всего лишь предупреждение, но для меня оно прозвучало, словно гром среди ясного неба. Я неожиданно понял, что несмотря на то, что я еще очень молод и футбол всего лишь игра, мы уже играем по профессиональным правилам. Это уже моя работа, я до сих пор не осознал этого. Это соревнование, конкуренция. Через месяц мы отправились играть на турнир в Геную, против Дженоа, Сампдории и Энтеллы.
Мы выиграли, а в финале с Дженоа я отбил три пенальти и сам реализовал 11-метровый: я, между прочим, был первым пенальтистом. Я продолжал бить с точки до тех пор, пока не стал профессионалом. Неслучайно, как все знают, в знаменитой игре в Берлине мне предложили исполнить удар. Я перестал бить пенальти только потому, что в моей команде теперь есть отличные игроки, которые могут ударить лучше меня. Но я всегда готов, если нужно.
На том турнире в Генуе меня признали лучшим вратарем, и это стало прорывом: я начал ценить доверие тренеров.
Меня тогда тренировал Эрмес Полли по прозвищу "Почтальон", легенда Пармы: он провел за команду более трехсот матчей. У него было две работы: Полли играл в футбол и разносил почту.
В июне я начал учиться на бухгалтера, в Бодони. Продолжать учебу можно было и в интернате, но количество специальностей было ограничено, так что я выбрал более сложный путь. Пришлось ездить в университет, и свободного времени почти не осталось. Но, по крайней мере, это была смена обстановки.
Я понемногу становился известным, меня начали вызывать в сборную. Серджо Ватта, тренер U-15, взял меня на матч в Глазго. Это был второй в моей жизни и самый долгий на тот момент полет на самолете. Мы играли матч отбора на чемпионат Европы в Турции.
Мои надежды и мечты обретали очертания, становились реальностью. В Турции, в мае 1993-го, мы дошли до финала и проиграли Польше. За нас играли Франческо Тотти, который с тех пор совсем не изменился, Виджани, футболист Реджины, были мои одноклубники из Пармы, ребята-безбилетники из поезда.
В Турции и четвертьфинал, и полуфинал завершились серией пенальти, и я показал себя во всей красе: с Испанией отбил два удара, с Чехией сам не забил, но отразил три. Gazzetta dello Sport вышла с заголовком на первой странице: "Бентивольо и Буффон, Италия вам аплодирует".
Мое имя впервые попало в газету. Франческо Бентивольо была на год старше меня и играла в теннис, она дошла до четвертьфинала международного турнира в Риме. Франческа быстро ушла из тенниса и предпочла заниматься чем-то другим.
Когда мы вернулись в Рим, то побывали в гостях у Мауро Владовича, нынешнего президента Федеркальчо. Он достал нам билеты на матч Рома — Торино (5:4 в пользу Торо, такой результат нельзя забыть), который проходил как раз возле Форо Италико, где моя "подруга по заголовку" добыла свою порцию известности.
Я, как обычно, смотрел игру с курвы. Как вратарь я только начал расправлять крылья. Как ультрас я давно был профессионалом.
