Глава 22. Массимо Оддо
Можно ли пронести оружие на футбольный стадион? Стадион, чей уровень безопасности в теории является самым высоким в мире?
Одному из врачей нашей сборной, Луке Гаттески, это удалось. Он подошел совсем близко к полю, во время финала с Францией. Что еще хуже – во время серии пенальти. Мы играли самый важный матч в нашей жизни, а он стоял между скамейкой запасных и полем, смотрел на все глазами, выходящими из орбит. И улыбался. И тут же становился серьезным. Он не контролировал свои эмоции, был потенциальным серийным убийцей, ведь в руке держал ножницы. Большие, острые. Он даже не пытался их спрятать, размахивал так, что на мгновение я даже начал переживать за наших соперников. Он ведь мог наброситься на них в считанные секунды. К его счастью, полицейские (и они тоже) не думали ни о чем, кроме футбола – они были загипнотизированы, иначе явно устроили бы переполох. Он напоминал Джека Николсона из «Сияния», его отелем «Оверлук» был Олимпиаштадион. Гол Италии: ножницы поднимаются. Гол Франции: опускаются. Еще один гол Италии: ножницы кружат в опасной близости от, скажем так, важных для мужчины органов. Гол Франции: ножницы с угрозой направлены в сторону наших соперников. Он держал их в одной руке, а вторую сжал в кулак, указывая большим пальцем вниз – кажется, именно так делают убийцы. Пыхтел, как бык.
Но в какой-то момент он сосредоточился на Раймоне Доменеке, их тренере, бормоча что-то себе под нос. Гаттески нервно прогуливался, туда-сюда, возвращался на исходную позицию, но не спускал глаз с человека, которого, как я понял, выбрал своей жертвой.
«Господи, сейчас он убьет Доменека, и нам засчитают техническое поражение». Признаюсь, так я и думал. Всего секунду, но думал. Конечно, я был сосредоточен на своих партнерах по команде, которые били пенальти, но у меня было время внимательно следить за врачом и немного краснеть от стыда.
Это была моя вина. Это я после дополнительного времени прокричал ему: «Док, настало время! Беги за ними! Давай, быстро в раздевалку!».
Я его заставил. Чувствовал, что мы обыграем Францию и знал, как мы отпразднуем – пострижем Каморанези, посреди поля, на виду у всего мира. Это был спор, и я знал, что выиграю его. Я вошел в историю, как парикмахер команды. Не скажу, что горжусь этим, но так и было. Все началось случайно. На сборах, в Дуйсбурге, я сам себя стриг. Каждое утро я ровнял прическу, был одним из первых футболистов, кто сделал себе небольшой ирокез. Я всегда заботился о своем внешнем виде, мне нравится быть ухоженным. Кто-то увидел меня в ванной, и сарафанное радио заработало. Днем ко мне подошел Гаттузо. Он был первым.
«Слушай, Массимо, у меня проблема».
«И не одна, Рино…».
«Что?».
«Ничего, ничего. Рино, говори. Друзья нужны для того, чтобы выслушать».
«У меня на голове черти что».
«Иди нафиг, Рино».
«Я не шучу, посмотри!».
Он действительно выглядел не очень. Рино никогда не был моделью – разве что моделью для рекламы шапок.
«Хорошо, Рино, я помогу тебе, но не проси сделать тебя красивым. Я защитник, который умеет пользоваться ножницами, а не Мадонна Лурдская».
Он поблагодарил меня в своем стиле, ударив кулаком. Как мило. А я добавил одно условие: «Но, Рино, я прошу тебя. Никому ни слова».
«Конечно, Массимо».
Вечером я пришел на ужин и понял, что вся команда странно на меня смотрит. Они ухмылялись, кто-то сказал: «А вот и севильский цирюльник!». Кто-то начал насвистывать мелодию из оперы Россини - естественно, неправильно, перепутав ее с «Одой к радости» Бетховена (который пригодился нам на следующей неделе). Какое невежество. Гаттузо разболтал все сразу же. Проблема в том, что от шуток мы быстро перешли к делу. Буффон попросил подровнять ему волосы, а Джилардино и Перротта перешли в тяжелое наступление – они хотели полноценную стрижку. «Давай, Массимо, сделай нам такую же, как у тебя».
«Ребята, я же не парикмахер!».
«Ну да, конечно…».
Годы карьеры были выброшены на ветер. Я согласился. Я никогда раньше никого не стриг, но необходимость сделала свое дело. Если кто-то стучал в дверь моей комнаты, то заходил заросшим, а выходил подстриженным. Только один оставался в стороне: Каморанези. Прошла примерно неделя, и парни начали шутить над ним: «Мауро, тебя ищет Массимо».
«Скажите, что не видели меня».
«Мауро, рано или поздно придет и твоя очередь».
Они не давали ему прохода. Все – от поваров до владельца отеля – говорили ему одно и то же. И вот однажды, когда все зашло уже слишком далеко, он выпалил: «Я позволю себя подстричь только после победы на чемпионате мира».
«Спорим?».
«Спорим».
В 1/8-й финала мы победили Австралию. Только зашли в раздевалку, и все посмотрели на Каморанези: «Мауро…».
К этому моменту даже Липпи начал меня стебать. Перед матчем с Украиной он подошел ко мне с очень серьезным выражением лица: «Массимо, ты меня слушаешь?».
«Конечно, слушаю, мистер». Я прямо засветился, кто же не мечтает выйти в основе на матч чемпионата мира?
«Ты меня действительно слушаешь?».
«Да, мистер, да! Я здесь для этого!». Я был невероятно заведен.
«Так вот, Массимо, мне мешают несколько локонов…».
Я не послал его, но подумал об этом. Но именно против Украины он выпустил меня на добрых полчаса. Мы выиграли 3:0. И после финального свистка все снова затянули: «Мауро…».
В полуфинале обыграна Германия 2:0. «Мауро…».
Несколько дней до финала были очень напряженными, но мы не забывали о нем: «Мауро…».
То, что случилось, вошло в историю. Каморанези, сидящий на стульчике фотографа, посреди поля Олимпиаштадиона. Мой пленник. Так умер его хвостик (который я даже какое-то время носил в руке, пока не предпочел взять пиво). Остальной мир, впрочем, был спасен: доктор Гаттески отдал мне ножницы, которые позже один парень из Рима купил за 700 евро – эти деньги я пожертвовал на благотворительность. Мне пришлось вырвать их из рук дока.
Доменек об этом не знает, но ему бы стоило меня поблагодарить.
