Олли. Believe
Должен признаться, я выкручивал себе руки, когда решился написать эту книгу. Первоначальная реакция была такой – неужели есть те люди, которые захотят прочитать историю жизни Иана Холловея? Я до сих пор не уверен в том, что эта книга не окажется в итоге в корзине для книжек по скидкам по всей стране. Потому что давайте смотреть правде в глаза – у меня нет послужного списка сэра Алекса Фергюсона или Жозе Моуриньо – на данный момент – даже если я выгляжу лучше, чем любой из них.
Может быть, несколько поклонников Блэкпула будут достаточно любопытны, чтобы подобрать эту книгу, и я уверен, что один или два болельщика Бристоль Роверс могут сделать также. Вероятно, несколько болельщиков КПР, моя мама, Элен и Макс из Soccer AM смогут увеличить цифру до двузначного числа. Кто знает, куда жизнь забросит меня дальше? Я привык принимать каждый день в своей профессиональной карьере и личной жизни таким, каков он есть. Если вы откроете для себя что-то новое на ближайших 270-ти страницах или просто хорошенько посмеетесь – я буду считать, что выполнил свою работу на совесть.
Итак, я начну с самого начала. Мои мама и папа дали мне прекрасную семейную жизнь и были моей семьей в каждом смысле этого слова. Мой отец, Билли Холловей, был единственным ребенком в семье, и его мама умерла, когда он был малышом. Ему посчастливилось попасть в любящую среду в доме родственников по материнской линии, но он редко рассказывает о своем детстве.
Человек, которого он считал своим отцом погиб во время Второй мировой – он служил волонтером, когда немецкая бомба приземлилась в 500 ярдах от дома его семьи. Когда страховщик принес чек, отец открыл ему дверь и тот, посмотрев в документацию, спросил: "Дома ли твоя приемная мама, сынок?". Вполне понятно, что папа сказал: "О чем вы? Вы, наверное, ошиблись". Но парень настаивал, что он прав, постукивая по папке с документами, пока женщина, которую мой отец считал мамой, не побежала вниз по лестнице с криками "Боже мой, нет!".
Это был адский способ узнать о том, что ты являешься приемным ребенком. Но это шокирующее откровение, вызвавшее немало проблем в жизни отца – комплексов и фильтров, в итоге стало большим выигрышем для его детей, потому что все эмоции, которые он испытал тогда, отец каким-то дивным образом переплавил в мотивацию для того, чтобы любить своих детей все больше и больше. Он стал нашим ангелом-хранителем и действительно заботился только о том, что было правильно и нужно для нашей семьи.
Уильям Холловей родился в 1928 году и был "старой школой". Он всегда открывал двери дамам и всегда был идеальным джентльменом в своей компании. Он никогда не ругался рядом с мамой, хотя делал это довольно часто с друзьями на футболе, так как был к тому же настоящим мужиком там, где это было уместно. Он любил футбол и был справедливым игроком – самым справедливым из тех, кого я знал, и я с удовольствием унаследовал от него страсть к футболу, который стал второй его любовью после семьи. Он был темноволосым и смуглым, из-за чего его часто принимали за итальянца, что раздражало его невероятно: "Черт возьми, я англичанин и горжусь этим!".
Мою маму окрестили Жан Малкольм Янг – ее отец дал ей отчество Малкольм, которое она абсолютно ненавидела. Ее родители были шотландцами, отец – моряком, что предопределило судьбу моего отца. Дело в том, что моя мама остерегалась моряков – ее отец уходил в плавание на несколько месяцев, и в каждом порту у него была другая женщина, а когда он возвращался домой, то слишком много пил и кричал. Когда же он ушел в отставку и стал жить не на корабле, а в доме, построенном из кирпича, его семья натерпелась еще больше. В общем, моя мама не хотела, чтобы ее муж был моряком, и когда встретила Билла, сказала, что его он относится к ней серьезно, то должен выбрать – или она или море. Для уроженца Бристоля это непростой выбор, но у моего отца сердце было совсем не в море, а на стадионе "Бристоль Роверс", потому он с легкостью согласился принять ультиматум. Отец находился на просмотре в "Бристоль Роверс", но пресытившись ожиданием, ушел в моряки. Свою мечту он, впрочем, не оставил и передал ее мне.
Они были идеальной парой во всех отношениях. Мама – очень добрый, теплый и прекрасный человек – материнская мама, если вы понимаете, о чем я говорю – за это ее просто обожал мой отец. Он был общительным, очень общительным человеком. Он много всего говорил из того, что повлияло на меня. Он хотел быть скалой в нашей жизни, закрывающей семью от невзгод, но был на самом деле больше горы. Он был очень независимым, упрямым человеком, с сильным характером. Его высказывания были настолько ясными и краткими, что я помню все их до сих пор, как будто он сказал об этом вчера.
Мой брат Джон был не девять лет старше меня и очень хорошо учился – он много читал и был очень умным, школа ему давалась легко, и в конечном итоге он стал самым образованным из нас. Сестра Сью, на шесть лет старше меня – добрейший человек, воплощение всех лучших качеств, которые были у моих родителей.
Джон был очень жестким, потому что папа больше требовал с него как со старшего ребенка. Он всегда получал на орехи, в том числе и за наши прегрешения ("Ты самый старший!"), потому не удивительно, что он был строгим по отношению ко мне. Будучи самым младшим, я получал много внимания от мамы и вовсю пользовался этим. Я всегда принимал сторону против Джона, и был ближе к сестре, и в нашей семье было много споров, которые вызывала моя персона. Но даже когда я вел себя плохо и получал заслуженную пощечину от мамы, я клянусь – она успевала утешить меня первее, чем ударила.
Я часто стучал на Джона и манипулировал ситуацией в свою пользу – не могу сказать, что тогда я был хорошим парнем. На улице я предпочитал быть с сестрой и ее друзьями, потому, что Джон постоянно сидел дома и читал, а я хотел пинать все, что похоже на мяч.
У меня было остро развито чувство несправедливости, и тогда я часто обижался по мелочам – к примеру, что мне давали меньше карманных денег, чем Джону и Сью, а также что мое время комендантского часа наступало раньше, чем у старших детей. Сейчас-то я понимаю, что это было правильно, но тогда мне казалось, что я всегда получаю неправильный конец палки. Наказать меня было очень легко – просто запереть дома и запретить играть в футбол. Все – конец истории.
У меня на стенах было много плакатов Тоттенхэма, потому мне нравилась идея проделать дыру в стене за изображением Стива Перримэна или Питера Тейлора и устроить "Побег из Шоушенка". Я в то время был ужасным неудачником в играх с папой. Он никогда не поддавался – ни в футболе, ни в других играх, а умел он хорошо играть и в дартс и в шашки и в другие настольные игры. Он всегда называл себя "чемпионом Юго-Запада" во всем, во что мы пытались играть.
Он мне говорил: "Ты не смог победить меня сегодня сынок, но в один прекрасный день ты сделаешь это, и тогда будешь знать, что чувствует победитель". Хотя, честно говоря, я так и не научился принимать поражения – я всегда злился, бесился и часто отец отправлял меня в постель по итогам наших игр. Если я проигрывал в чем-то своим друзьям, я мог не общаться с ними, за что меня ненавидели, но я тогда действительно не мог ничего с собой поделать.
Родители учили нас не проходить мимо, если кого-то обижают. Они оставались справедливыми в мире, где большинство вещей были далеки от справедливости. Они показывали нам, как любить себя и как любить других и в этом отношении мы были привилегированными. Отец уходил из дому ранним утром и приходил поздним вечером, а мама всегда старалась поставить на столь что-то из его любимых блюд, хоть мы никогда не жили богато. Он всегда отдавал кошелек маме и надеялся лишь на то, что к выходным там что-то останется для похода на футбол с друзьями. Когда однажды папа спросил меня, что бы я больше всего хотел на день рождения, и я сказал "бильярдный стол", он ответил: "Никаких шансов, попробуй еще раз", но через неделю каким-то дивным образом привез его. У меня до сих пор мурашки по коже от воспоминаний об этом зеленом сукне, и тех вечерах, когда я иногда мог обыграть отца.
В конце шестидесятых начале семидесятых у нас не было автомобиля и даже телефона, а наш телевизор был черно-белым, но с точки зрения любви и безопасности мы были одной из самых богатых семей на юго-западе, а это был идеальный фундамент для любого ребенка.
