Глава двенадцатая. Кулаком по дверям. Часть вторая
Мой шестой матч во главе Аталанты – выезд в Ливорно. Гранатовые тоже недавно сменили тренера, их принял Серсе Косми. Мы играем хорошо, но забить никак не получается. Во втором тайме они выходят вперед после углового. В этот момент я принимаю решение заменить Дони и выпустить еще одного нападающего.
Кристиано Дони – лидер команды, капитан, которого обожают болельщики. Таких называют неприкасаемыми. Когда он уходит с поля, я не смотрю на него, но мне говорят, что он иронично аплодировал и "поблагодарил" меня за замену. Для меня в этой ситуации все ясно. Я сам играл и сотни раз видел подобное.
Мы проигрываем Ливорно. Я захожу в раздевалку, чтобы поговорить с парнями. "Это наше первое поражение. Мне жаль, ведь мы играли хорошо. Мне не в чем вас упрекать. Вы – молодцы".
Разговор окончен, все встают, чтобы уйти. Дони в их числе, но, выходя, он явно провоцирует меня и бьет кулаком по дверям. Я поворачиваюсь в его сторону и тоже бью – так же, как он. "Слушай, махать руками каждый умеет".
Он приближается ко мне с явным намерением подраться. "Думаешь, я тебя боюсь?" - кричит, расталкивая одноклубников, которые пытаются его удержать.
"А ты думаешь, что напугал меня?". Я отвечаю, не сомневаясь ни секунды. Работники клуба и игроки становятся между нами, пытаясь успокоить. Руджери просит нас обсудить все с ним наедине.
"То, что ты сделал – большая проблема. Ты пытался показать, что я слаб, перед всей командой, не имея для этого причины. Замены – мое решение. Вся ответственность на мне. Тебе ясно?" - начинаю я.
Дони не молчит: "Я играл хорошо. Не понимаю, почему ты отправил меня на скамейку".
"Я повторяю: я принимаю решения, а не ты. Нравится тебе это или нет".
Постепенно тон разговора снижается. Мы жмем руки, но у меня есть ощущение, что это перемирие в войне. Я вижу, что между нами стена. Он хочет быть лидером не только на поле, но и за его пределами.
Позже я узнаю, что Руджери общался с Дони в отеле несколько часов. Они остались вдвоем и долго разговаривали. Не знаю, о чем беседовали, но когда президент беседует с футболистом, который нагрубил тренеру, - это плохой сигнал. Тот день и та ночь стали определяющими для моего будущего в Аталанте.
На следующий день я собираю команду и говорю в том числе об эпизоде с участием Дони, чтобы объяснить, что произошло. Я прямолинеен, я привык вести себя по-мужски и не прятаться от проблем. Я убеждаю себя, что эту преграду еще можно преодолеть, но ошибаюсь – Аталанта останавливается. Результаты нестабильны. Я пытаюсь подтолкнуть команду, но ничего не получается. Во время рождественского перерыва я иду к президенту: "Алессандро, мне необходимо усиление".
Шестого января в Бергамо приезжает Наполи. Матч только начинается, а они уже забивают: Квальярелла с 35 метров шедеврально отправляет мяч в девятку. Во втором тайме Пациенца увеличивает преимущество. Мы уступаем 0:2. После финального свистка ультрас начинают акцию протеста. Мы с Руджери и спортивным директором собираемся, чтобы обсудить работу на рынке.
В этот момент я вспоминаю слова президента, которые он произнес при нашей первой встрече. "Дорогой Антонио, мы сделаем все, о чем ты попросишь. Отправим восвояси всех, кто не подходит тебе. Неприкасаемых в команде нет".
Однако теперь все изменилось. "Не переживай, мы спасемся от вылета. Но Дони продавать нельзя. Иначе мы настроим против себя всех болельщиков".
"Смотрите, - отвечаю я. – У ультрас сегодня претензии к вашему тренеру. То есть, ко мне. Если мы не отреагируем, то рискуем вылететь. И тогда претензии будут уже к вам".
"Ну нет, будь спокоен", - завершает разговор Руджери.
Затем спортивный директор сообщает мне, что тифози хотят со мной поговорить. Это – думаю я – не может привести ни к чему хорошему.
Как бы там ни было, я соглашаюсь. Говорю с теми, кто стоит в первых рядах, мне даже удается наладить диалог. Они не в ярости, вполне здраво рассуждают. Но позади них – толпа, которая начинает меня оскорблять: "Ты – гребанный гобб!", "Пошел вон!", "Ювентинское дерьмо!". И это только начало: они начинают говорить о моей семье. Эти слова нельзя повторять, это неприемлемо. К сожалению, ситуация окончательно портится.
Я теряю терпение и контроль. Я не думаю о том, что передо мной 500 человек. Я бросаюсь на них, начинается неописуемая суматоха. Когда я смотрю видео по ТВ, мне стыдно. Но помогает, что стыдно должно быть и тем, кто меня провоцировал.
Вскоре я иду к президенту: "Я подаю в отставку".
Он отказывается принять увольнение, предлагает мне подумать несколько часов.
"Хорошо, ночью я все взвешу. Увидимся завтра на тренировке".
Я возвращаюсь с домой, говорю с Элизабеттой.
"Я не могу так больше. Мне не удается проявить себя. Я не могу оставаться в клубе, но мне, к сожалению, не позволяют работать так, как я хочу. Они не умеют справляться с давлением болельщиков". Бетта внимательно меня слушает, но она уже все поняла. Я молчу, а она говорит то, о чем я думаю: "Надо уйти".
На следующий день я выхожу на тренировочное поле и вижу Руджери с его сестрой. Они меня ждут. Мне, как обычно, нет дела до денег. Я мог бы сказать, что не хочу терять то, что мне полагается по контракту, но не делаю так. Я слишком расстроен. Мне кажется, что за три месяца я выбросил на ветер два великолепных сезона в Бари.
Руджери на этот раз отпускают меня. Я ухожу без отступных. Это сильный удар, но что поделать – такой я человек. Если понимаю, что не могу продолжать, не могу поступать так, как хочу, то предпочитаю остановиться. Я покидаю Аталанту в тот момент, когда она находится за пределами зоны вылета, но спастись ей не удается.
Когда спустя два года я возвращаюсь в Бергамо с Ювентусом, то ко мне в отель приходят два важных представителя ультрас. Они показывают мне вырезку из местной газеты, где приводятся их слова: "Конте был прав".
Но это не все. В конце сезона 2011/12, после победы в чемпионате, я получаю смс от Алессандро Руджери, теперь уже бывшего президента Аталанты, чья семья продала клуб. "Дорогой Антонио, мы были правы, когда выбрали тебя!"
Я не знаю, что ответить.
Я перечитываю сообщение и улыбаюсь, слегка грустно. Я всегда знал, что время – лучший лекарь.
