Глава 1. Джанлуиджи Буффон
Я не хотел ехать домой, мне было хорошо в Германии. Особенно после того, как мы вышли в 1/8 финала – в голове были исключительно приятные мысли. Я чувствовал – что-то случится. И действительно случилось: на 50 минуте матча с Австралией я услышал свисток арбитра и увидел, как он взмахом руки показывает Матерацци красную карточку. Удаление. Боже мой. Я хотел выругаться, но сдержался – это бы ничего не изменило, а только бы ухудшило и без того сложную ситуацию. Был только один способ прийти в себя, избавиться от негативной энергии, повернуть ее в полезное русло. Только один: излить душу кому-то опытному, тому, кто выслушает меня или хотя бы сделает вид, что слушает. Передо мной – и по позиции, и по статусу в команде – был Фабио Каннаваро. В центре защиты. И я набросился на него: «Фабио, черт!».
«Что такое, Джиджи?».
«Я не хочу возвращаться домой, ты понял? НЕ ХОЧУ ВОЗВРАЩАТЬСЯ ДОМОЙ».
«Хорошо, Джиджи».
«Нет, не хорошо. Я серьезно. Ты понял? Я хочу остаться здесь. Дома делать нечего. На море можно поехать в середине июля…».
«Хорошо, Джиджи».
«Нет, ты все еще не понял. Ты отвечаешь мне, как будто я какой-то идиот, но я абсолютно не шучу. Мы же не собираемся закончить, как в Корее?».
Эти слова зацепили Фабио. В разгаре игры, между подкатами и передачами, он поворачивался ко мне и отвечал. У меня, в воротах, за спинами защитников, было больше времени. Я мог позволить себе рассуждать. А он прибегал к линии штрафной и отвечал мне: «Увидишь, этого не произойдет». Одышка мешала разговору.
«Так не должно быть. Мы – Италия, мы не можем так закончить, Фабио. Фабиоооооо!!!».
«Секунду, Джиджи. У меня есть дела».
Он убегал. Уходил, чтобы помешать Видуке прорваться к воротам, чтобы отобрать мяч у Уилкшира. Затем возвращался, и я продолжал жаловаться: «Фабио, ну же, мы остаемся».
«Конечно, Джиджи. Дай мне передохнуть».
«Я не хочу возвращаться домой!». Я повышал голос, жестикулировал. Удивительно, но со стороны никто не понимал, что происходит. Я казался сумасшедшим. Я пытался любой ценой успокоиться, удаление Марко стало для меня настоящим испытанием. Я думаю, что Фабио переживал и боялся так же, но умело скрывал это. Он еще и время от времени покрикивал на меня: «Джиджи, ты – дурак. Может хватит говорить мне одно и то же? Я тоже не хочу домой, кем ты меня считаешь?». Казалось, он в трансе, у него был взгляд солдата в разгар боя, и ему удавалось на какое-то время успокоить меня.
«Фабио, пообещай, что сегодня мы не вылетим».
«Я обещаю тебе, Джиджи. Но дай мне играть».
«Слушай, моя семья ведь может приехать сюда. Мне не обязательно возвращаться в ним».
«Я знаю».
«Если я вернусь домой, то буду очень зол. Никто не обрадуется».
«Конечно. Но я уверяю тебя – этого не произойдет».
«Мы выиграем, правда?».
«Конечно, конечно…».
«Никакой Кореи?».
«Никакой Кореи».
«В жопу Корею».
«Аминь».
Счет не менялся: 0:0. Мы рисковали пропустить, я надеялся на дополнительное время. Я мучил Каннаваро долгие сорок минут. На 95 минуте Тотти забил с пенальти и вывел нас в четвертьфинал. До того момента мой диалог с капитаном продолжался. Я много раз говорил о Корее, очень боялся, что мы вылетим с чемпионата мира, как в 2002. Такой вариант казался очень вероятным.
«Джиджи, видишь – мы не едем домой».
«Возвращаемся в Дуйсбург, приключение продолжается».
***
Я на самом деле едва не поехал домой, но случилось это чуть позже. На сборах по вечерам мы рубились в пинг-понг. Я играл постоянно, за эти недели уровень моего мастерства достиг невиданных высот. Я чувствовал себя профессионалом: как только заканчивалась тренировка на стадионе, я снимал перчатки и брал в руку ракетку. Есть вещи, которые меня абсолютно не интересуют, и я отношусь к ним поверхностно, другие же становятся вопросом жизни и смерти. Пинг-понг по ходу мундиаля перешел из первой категории во вторую. Я не собирался проигрывать, я даже не рассматривал такой вариант. Мы с Дель Пьеро было лучшими.
Накануне четвертьфинала с Украиной случилось непоправимое: в Landhaus Milser Hotel, нашем убежище на время чемпионата мира, Бароне просто уничтожил меня. Разыгралась настоящая драма. Я был настолько зол, что не мог себя контролировать. Около стола была стеклянная перегородка – для того, чтобы не приходилось бегать за мячиком по всему залу. Я ударил ее с такой силой, что она разлетелась на осколки. Некоторые застряли в обуви, несколько секунд у меня даже не хватало смелости опустить глаза – я был в ужасе от того, что мог сломать кость или порезаться так сильно, что не смог бы выйти на поле.
О том, что могло случиться что-то ужасное, я понял по молчанию, которое воцарилось вокруг, и по тому, что все – не только я – смотрели на мою ногу. Инстинктивно я пошевелил нею: получилось. Было слегка больно, но получилось. И это было самое важное. В теории мой мундиаль мог завершиться именно тогда, между Дуйсбургом и Дюссельдорфом, вдалеке от всех и вся. К счастью, ничего страшного не произошло (а за перегородку Федеркальчо выставили счет). После того, как стало понятно, что я продолжу играть, первым ко мне обратился Каннаваро: «Джиджи, ты не ведь не хочешь домой, правда?».
Я вернулся десятого июля. В Риме меня встречали самолеты, рисующие в небе наш флаг, и миллионы людей. Но от того поражения в пинг-понг мне больно до сих пор.
